Детство опаленное войной

Муниципальное общеобразовательное учреждение:

Средняя общеобразовательная школа № 43

«Детство опаленное войной»

Работу выполнили:

Банова Елена Романовна

Лебедева Александра Владимировна

Ученицы 10 а класса

Научный руководитель:

Васильченко Ольга Степановна

Учитель истории и обществознания

(Высшей категории)

Россия, Забайкальский край, г. Борзя

2015 год

Введение

«Гордиться славой своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие». Эти слова принадлежат великому Александру Сергеевичу Пушкину, но они очень актуальны и в наше время, время – потерянных ценностей. У каждого из нас разные интересы, судьбы, но все мы создаем историю своей страны, делим с ней радости, невзгоды, в час большой беды встаем на защиту Родины. Не знать вклад каждого, забыть это, не сохранив для потомков, было бы непростительной ошибкой.

Война не знает возраста. Перед страшным ликом ее уничтожающей силы равны стар и млад. Но насколько трагично потерянное детство, детство, лишенное радости и смеха, наполненное страданиями, голодом, смертями самых близких людей.
У детей войны разные судьбы, но всех их объединяет общая трагедия, невосполнимая потеря прекрасного мира детства. Не в срок повзрослевшие, не по годам мудрые и невероятно стойкие маленькие герои противостояли войне. Их патриотизм во время Великой Отечественной войны, трудовые подвиги и отчаянная храбрость навсегда останутся в памяти нашего народа.

Тот далекий летний день 22 июня 1941 года люди занимались обычными для себя делами. Школьники готовились к выпускному вечеру. Девчонки строили шалаши и играли в «дочки - матери», непоседливые мальчишки скакали верхом на деревянных лошадках, представляя себя красноармейцами. И никто  не подозревал, что и приятные хлопоты, и задорные игры, и многие жизни перечеркнет одно страшное слово – война. У целого поколения украли детство. Их воспитала война.

 Горькое сиротство, разрушенные дома, вражеские лагеря, угон в германское рабство, бесправное голодное существование на оккупированных территориях - вот что стало уделом сотен тысяч детей.

Основная часть

Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя...
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна -
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мир подсмотрел
Святые, искренние слезы -
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей...

Н. Некрасов

Ребенок видел ад и сам был в центре этого ада. Так распорядилась его судьба, но и она, же дала ему шанс в этой войне выжить.  Дети войны помнят все, что испытали, помнят всю жизнь до последнего мига жизни на земле. Многие рано ушли их жизни навсегда…  Ребенок и война – эти два слова не имеют права быть рядом на Земле никогда. У каждого должно быть детство.

« Память о войне начинается с того, как провожали папу на фронт», вспоминает Бобичев Юрий Николаевич. 

Дети того поколения не отделяли себя от своей страны – они жаждали пожертвовать жизнью во имя Родины. Они гордились своей страной, гордились своей ролью в борьбе за её свободу, героями, на которых хотели быть похожими. Сыны полков, юнги, юные партизаны, разведчики… Разными путями попадали они на фронт

«Когда началась война, мы, мальчишки, как то всерьез не задумывались, что это очень страшное, да и она где – то на западе гремела. А вот когда уже в сентябре 1941 года впервые бомбы упали на  нашу Бекетовку и погиб мой товарищ, с которым я сидел за одной партой, то пришлось задумываться о войне. Так вот в первый удар войны в 1941 году принял на себя поселок Бекетовка Кировского района города Сталинграда… Хорошо запомнились мне бои в районе поселка Горная Поляна и на Лысой Горе. Передовая немцев находилась на ней.  Как только стоял снег на полях сражений, мы, мальчишки, потянулись туда собирать трофеи, оружие. Вот тогда мы увидели поле боя наяву, а не в кино. Видели, как наши солдаты шли в атаку цепью на окопы немцев, а те их расстреливали, и лежали они убитыми цепью за цепью точно так, когда косишь траву -  волосок за волоском ложится. Так вот и лежали наши братья и отцы. Окопы немецкие были взяты, и там было много убитых немцев и валялось их оружие. На Лысой горе был подбит наш танк, и около него лежали три совершенно сгоревших танкиста….», Воспоминания написал о своей жизни в период сражений в городе Сталинграде, Свиридов Федор Александрович, 20.02.1927 г.р.[1]

Кто-то родом из детства…

 Я – из войны, Из блокадного бедствия,

 Из его глубины.

 Влюблена была в небо,

но небо меня

Обмануло нелепо. Среди белого дня

 С неба падали бомбы, разрушая дома.

 Поднялась из обломков, как – не знаю сама.

 А друзья не успели. Мне жалко друзей.

Хорошо они пели в первой роте моей.

 Были родом из детства все друзья у меня,

Не могу я согреться без них у огня…

 (Г. Беднова. Кто-то родом из детства)

Блокада Ленинграда. Как было тяжело. В городе осталось 2,5 млн. человек, в том числе 400 тысяч детей. Голод подкрадывался к городу незаметно. Сто двадцать пять блокадных граммов. С огнем и кровью пополам. 

Верочке было 10 лет, когда началась война. Дочь врага народа, реабилитированного посмертно.  «У нас в Ленинграде была трехкомнатная  квартира, и дом стоял недалеко от Финляндского вокзала -  на пересечение улиц Нижегородской и Ломанской. Нам первым от немцев досталось – район у Литейного моста в Ленинграде тогда считался стратегически важным объектом. Через вокзал шло снабжение города, эшелоны с военными и техникой оттуда на фронт уходили. Напротив дома – училище артиллерийское, военная академия и церковь. Из зениток бомбили почти каждый день..  » Вера Андреевна в семье младшая. Пока мама, старшая сестра  Светлана и 74-летняя баба Саша трудились в военном госпитале и на швейной фабрике, она и средняя сестра Галя вместе с двоюродными мальчишками ходили по квартирам соседей, собирали старые чулки. «Мы в них песок насыпали и на чердак таскали – делали зажигательные бомбы. Там ребята постарше дежурили, а мы у них на подсобных работах». Подвал, в котором три осенних месяца, спасаясь от обстрелов, жили Вера и Галя, печка – буржуйка, которую им помог смастерить сосед, и которую топили мебелью  и домашней библиотекой, бидон с водой, принесенный девочками с Невы, 125 граммов белого хлеба из опилок и бумаги – это и еще многое Вера отчетливо помнит.   «Как – то в сентябре мама принесла домой килограмм картошки. Сварили ее «в мундире», разделили на всех по картошине и съели. Больше в эвакуацию мы картофель не видели. А еще был «лепок» их жмыха – что то вроде хлеба и суп из листьев. Храп – так называли эти листья.» К 42-му у Веры развивалась дистрофия. «Как же мама за нас тогда боялась! Она на казарменном положение была. Домой раз в неделю приходила. И шла всегда со страхом: живы ли мы, цел ли дом. Если цел, значит, живых или мертвых нас в квартире обязательно найдет. Переживала. Люди от голода людей воровали. Матери младших рубили на мясо, чтобы хоть как – то прокормить старших. Собак и кошек к осени 41-го не осталось. Только на улицах лежали горы трупов. Как дрова -  штабелями. Ослабевшие от голода ленинградцы из квартир не выходили, а умерших родственников выбрасывали в окна. Они так  и стояли в сугробах, как столбики. До весны стояли. Потом их грузили в кузов американских машин с большими колесами, накрывали брезентом и увозили на Пискаревское кладбище. Оно тогда не имело названия. Просто было место, куда свозили жертв блокады. Хоронили по годам. В 42-ом году было особенно много умерших. И баба Саша моя тоже похоронена там. » Тысяча рублей, огромные до войны деньги, как – то в вмиг потеряли свою ценность. Золотое кольцо, на которое до блокады можно было купить гарнитур из красного дерева, стало ненужной побрякушкой. За кусок хлеба люди расставались с мебелью, драгоценностями, одеждой… «Ни воды, ни тепла, ни света. Дома, каменные гробы, а в них – покойники.»  Семью Веры эвакуировали в 42-ом году. Везли по Ладожскому озеру на грузовых машинах. Ночью. Из-за бомбежек 12 машин с людьми ушли по лед. Брать вещи запретили -  только сменную одежду. А потом был товарный поезд и два месяца пути в переполненном вагоне до Новосибирска. Ни туалета, ни постели. Умерших от голода раскачивали и выбрасывали прямо на ходу – поезд останавливался лишь для того, чтобы пропустить вперед эшелоны, идущие вперед на фронт. В спешке мама Верочки не оставила запись в домовой книге, и трехкомнатную квартиру на четвертом этаже у Финляндского вокзала после войны занял работник общепита.  После войны семья переехала в Забайкалье, с надеждой          хоть что – то узнать об отце. Здесь им выдали первую похоронку. «Издательство Сталина» - так называла ее Вера. В ней сообщалось, что отец погиб в 42-ом году, причину не указали. Уже в 88-ом году, когда  Вера Андреевна обратилась в КГБ с просьбой поднять дело отца, выяснилось, что его расстреляли как врага народа. «Отец служил под командованием Рокоссовского. Состоял в группе командующего Средне – Азиатским военным округом Ивана Грязнова. Их всех по приказу командования отправили в Забайкалье -  укреплять границу. Говорят, что на допросах у Чайковского выбивали зубы, ломали ребра. Что в Дарасуне у всей этой «шайки – лейки» была своя штаб – квартира, что мой отец был знаком с послом Японии. Из –за всей этой лжи их объявили врагами народа. После эвакуации мы хотели вернуться в Ленинград. Вот только секретарь обкома партии Кузнецов запретил, сказав, что Ленинграду семья врага народа не нужна». В 91-ом году Вера получила бессрочное свидетельство «О реабилитации жертв политических репрессий». Мама умерла в 1971 году, так и не дождавшись оправдания своего мужа. [2]

Наверное, многие помнят девочку Таню из Ленинграда, и ее ужасающий дневник, который она вела.

Почти вся семья Тани Савичевой погибла в период с декабря 1941 года по май 1942 года. В её дневнике девять страниц, на шести из которых даты смерти близких людей — матери, бабушки, сестры, брата и двух дядей. Сама Таня умерла уже в эвакуации. Блокаду пережили только её старшие сестра Нина и брат Михаил, благодаря которым дневник Тани уцелел и стал одним из символов Великой Отечественной войны.
Известно три возможные даты рождения Тани: 25 января 1930 года — эта дата встречается во многих источниках и, вероятно, подогнана под Татьянин день; 23 февраля 1930 года — такая дата написана на мемориальной доске во дворе её дома; 23 января 1930 года — Лилия Маркова в своей статье «Блокадная хроника Тани Савичевой» утверждает, что именно эта дата является настоящей датой рождения Тани Савичевой.
Таня была восьмым и самым младшим ребёнком Савичевых. У неё было две сестры — Евгения и Нина; и два брата — Леонид и Михаил. У неё также были две старшие сестры и брат, которых она никогда не видела, потому что они умерли в младенческом возрасте от скарлатины, ещё до её рождения.
 В конце мая 1941 года Таня Савичева закончила третий класс и должна была в сентябре пойти в четвёртый. Лето 1941 года Савичевы планировали провести во Дворищах. 21 июня Михаил сел на поезд, отправляющийся в Кингисепп. Через две недели, отпраздновав день рождения бабушки, туда должны были отправиться Таня с мамой. В день нападения Германии на СССР 22 июня их бабушке Евдокии исполнилось 74 года. Узнав о начале войны, Савичевы решили остаться в городе и помогать армии.

К декабрю 1941 года, когда в Ленинграде остановилась работа транспорта, а улицы города были полностью занесены снегом, который не убирался всю зиму, Евгения очень сильно подорвала здоровье как из-за частой донорской сдачи крови, так и из-за того, что ей приходилось идти от дома до завода пешком почти семь километров. Иногда она оставалась ночевать на заводе, чтобы сохранить силы для работы ещё на две смены. Однажды Евгения не пришла на завод и обеспокоенная её отсутствием, утром в воскресенье, 28 декабря, Нина отпросилась с ночной смены и поспешила к сестре на Моховую улицу, где 32-летняя Евгения умерла у неё на руках. Вероятно, чтобы не забыть дату смерти Жени, Таня решила её записать и взяла записную книжку Нины, которую той подарил когда-то Леонид. На странице под буквой «Ж» она написала: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941г.»  В начале января бабушке Тани, Евдокии Фёдоровой, был поставлен диагноз: третья степень алиментарной дистрофии. При таком состоянии требовалась срочная госпитализация, но Евдокия отказалась, ссылаясь на то, что ленинградские больницы и без того переполнены. Она умерла 25 января, спустя два дня после дня рождения Тани. В книжке Нины на странице с буквой «Б» Таня написала: «Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.» 28 февраля 1942 года Нина должна была прийти домой, но так и не пришла. В тот день был сильный артобстрел, и, видимо, Савичевы посчитали Нину погибшей, не зная, что Нина вместе со всем предприятием, где она работала, была спешно эвакуирована через Ладожское озеро на «Большую Землю». Письма в осаждённый Ленинград почти не ходили, и Нина, как и Михаил, не могла передать родным никакой весточки. В дневник сестру и брата Таня так и не записала, возможно надеясь, что те живы.

Леонид, работая на Адмиралтейском заводе днём и ночь, редко приходил домой, хотя завод был недалеко от дома — на противоположном берегу Невы, за мостом Лейтенанта Шмидта. Как и Евгении ему, в большинстве случаев, приходилось ночевать на предприятии, часто работая по две смены подряд. В книге «История Адмиралтейского завода» под фотографией Леонида стоит подпись: «Леонид Савичев работал очень старательно, ни разу не опоздал на смену, хотя был истощён. Но однажды он на завод не пришел. А через два дня в цех сообщили, что Савичев умер...»

Лёка умер от дистрофии 17 марта в заводском стационаре в 24 года. Михаил вспоминал о брате как об отличном парне, который всегда гордился тем, что был ровесником Октября и что год его рождения — 1917. На букве «Л» Таня, в спешке объединив два слова в одно, написала: «Лёка умер 17 марта в 5 часов утра в 1942 г.» 13 апреля в 56 лет умер Василий. Таня на букве «Д» сделала соответствующую запись, которая получилась не очень правильной и сбивчивой: «Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г.»

Незадолго до смерти Алексею Савичеву был поставлен тот же диагноз, что и Евдокии — третья степень алиментарной дистрофии, и при этом настолько запущенная, что его не могла спасти даже госпитализация. Алексей умер в возрасте 71 года 10 мая. Страница на букву «Л» уже была занята записью про Леонида и поэтому Таня сделала запись на развороте слева. По неизвестным причинам слово «умер» Таня почему-то пропустила: «Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.» Марии Савичевой, мамы Тани, не стало утром 13 мая. На листке под буквой «М» Таня сделала соответствующую запись и слово «умерла» тоже почему-то пропустила: «Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.» Очевидно, со смертью матери Таня потеряла надежду, что Михаил и Нина когда-нибудь вернутся домой, поэтому на букве «С» «У» и «О» она пишет:

«Савичевы умерли» 

«Умерли все»

 «Осталась одна Таня» [3]

Опять война, опять блокада…

 А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда: «Не надо,

 Не надо раны бередить.

Ведь это правда, что устали

 Мы от рассказов о войне

И о блокаде пролистали

Стихов достаточно вполне».

 И может показаться:

Правы и убедительны слова.

Но даже если это правда,

Такая правда – не права.

Я не напрасно беспокоюсь,

Чтоб не забылась та война:

 Ведь эта память – наша совесть.

 Она, как силы, нам нужна.

 (Ю. Воронов. «Опять война, опять блокада…»)

Прошлое забывать нельзя, потому что мирное настоящее было завоевано ценной миллионов жизней, отданных в борьбе  с захватчиками. Мы знаем войну по рассказам и воспоминаниям тех, кто был там. 

Из воспоминаний Валентины Ивановны Потарейко: « Мне было 5 лет. Из Блокадного Ленинграда нас эвакуировали в Пермскую область. Везли через Ладогу, где мы попали под бомбежку. На Урал нас везли в товарных поездах вместе со скотом. На какой – то небольшой станции фашисты разбомбили поезд, загорелись вагоны.  Всё вокруг смешалось: метались из стороны в сторону люди, плакали дети, ржали лошади, мычали коровы, визжали свиньи. Мою старшую сестру Нину осколком ранило в лицо. Из ушей и раздробленной челюсти хлестала кровь.  Средней сестре Тамаре пули попали в ногу, мать была смертельно ранена. На всю жизнь я запомнила эту картину. С убитых снимали теплую одежду и обувь, а потом их сваливали в общую могилу. Я кричала: «Дядя, не надо мою маму!» Сестер увели,  чтобы оказать им медицинскую помощь, а я сидела возле матери, которую положили на опилки.  Дул сильный ветер, опилки засыпали ее раны, мама стонала, а я вычищала ей раны и просила: «Мама, не умирай!» Но она умерла. Я осталась одна»

Туда попадали не только взрослые, но и дети. Речь идет о концентрационных лагерях,  специально оборудованных мест  для заключения  противников нацистского режима. Были известны жестоким обращением с узниками и нечеловеческими условиями их содержания.  

Из воспоминаний  Григория Башана.

«В марте 1944 года на рубеже севернее Озаричей и далее в сторону Паричей на болотах разведчики 37гвардейской дивизии обнаружили три лагеря смерти, созданные гитлеровским командованием. Там томились и умирали тысячи советских граждан – преимущественно старики, женщины и дети. История этих лагерей – одно из самых гнусных злодеяний фашистских захватчиков, совершенных в годы войны на белорусской земле» - сказал генерал армии П.И. Батов в своей книги.

В начале 1943 года армия Гитлера потерпела поражение под Сталинградом и на Курской дуге. Немцы перешли к обороне. Вряд ли послевоенное поколение вкладывает в слово «оборона» тот смысл, которым наделяли его люди военного времени. Оборонялись не только оружием и заминированными полями. Оборонялись живыми людьми: стариками, женщинами и детьми. Идея была просто хладнокровно циничной. Загнать на передний край обороны в местах возможного прорыва советских войск гражданское население. Эти места называли концлагерями. Живым щитом вставали узники этих лагерей на пути советских солдат. Заражали пленников тифом: красноармейцы, которые непременно будут спасать людей из  концлагерей, получат смертельную болезнь. Участь «живого щита» постигла 20 тысяч белорусов, согнанных  на полесские болота, в лагерь смерти «Озаричи». В 41 году Григорию Максимовичу Башан исполнилось пять лет. С мамой, братом Павлом и сестренками Катей и Тоней жили в Петровичах – в белорусской деревне. Отца забрали на фронт еще в 1939-ом. Жили в большом, просторном доме, недалеко от бабушки. «Я хорошо помню, как озарилось небо,  и над нашим домом пролетел немецкий самолет. Я и летчика немецкого видел. Сбросили на деревню две бомбы. Осколками зацепило одного старика. Умер он. А через два дня пришли немцы.» Дом семьи Башан вмиг превратился в штаб – квартиру немецких оккупантов. Хозяев выселили к бабушке. Так для маленького Гришки началась немецкая оккупация. В партизанской Белоруссии 43-го года бои не утихали ни на минуту.  Русские наступали, зверствовали немцы и бандеровцы. 1200 деревень постигла та же участь, что и Хатынь. Села выжигали дотла, убивали стариков, насиловали женщин, местное население определяли на рытье оборонительных сооружений, отправляли на принудительный труд в Германию. Брату Григория Максимовича Пашке было десять лет, когда его насильно угнали в чужую страну.

« Мы его больше не видели, и о судьбе его ничего незнаем, - вздыхает Григорий Максимович. – После войны, отправляли запросы – все без толку. Оставалась только память о нем.» Бабушку расстреляли на глазах у всей семьи. Лишь за то, что женщина развела костер, дети смогли погреться. Убили хладнокровно  – в  назидание остальным. Младшая Тоня умерла в концлагере на руках у матери. Григорий Максимович до сих пор вспоминает, как мать сушила на своем теле пеленки младшенькой – по-другому их было не высушить. Помнит бирки с индивидуальными номерками, которые висели на шеях людей. Как машинами свозили трупы детей и взрослых, обливали их водой, чтобы те замерзли. Как немцы, желая позабавиться, кидали за колючую проволоку хлеб, норовя попасть им в голову узников. Крохотные кусочки хлеба падали в грязь. Пленников, которые рискнули потянуться за хлебом, упавшим за колючку, расстреливали на месте.

« Среди прочих оккупантов был один немец, которого я хорошо запомнил, - рассказывает Григорий Максимович. - Он был высоким и носил очки. Уже не знаю, чем я ему так приглянулся, но фашист позволял мне по траншее вдоль ограды пробираться к нему на кухню. Там давал мне маленький кусочек хлеба, который я уносил маме.» Немецкие оккупанты были жестокими. Но, по словам Григория Максимовича, «настоящие чудеса» творили не кадровые немецкие офицеры, а бандеровцы. Казалось, нет предела их беспощадности. В 1962 году бывший узник концлагеря Григорий Башан присутствовал на процессе против 17 членов одной банды, во главе которой стоял немец. Остальные были выходцами западной Украины. Свидетелями по делу проходили около тысячи человек.

«Хорошо помню, как 16 из них раскаивались в своих «подвигах», - говорил бывший узник «Озаричей». – Просили прощения у родственников тех, над которыми издевались. Клялись. И только один встал и сказал, что он убивал и нисколько об этом не жалеет. Он и в момент суда готов был повторить свои жестокие действия.»  Освобождение лагеря началось 19 марта 1944 года. Для спасения узников «Озаричей» был развернуто около 150 госпиталей и медицинских военных учреждений. Из лагеря люди выходили по узенькой тропке и строго друг за другом – пространство вокруг них было заминировано, штабелями лежали трупы пленников. Мама Гришки несла на руках тяжело больную Катю. Сил следить за младшим сыном у женщины не было, мальчик отстал от нее.

«В детстве я был подвижным ребенком, - отмечает Григорий Максимович.- пока мама пыталась вынести Катю, я отстал от них. Наверное, я потерялся бы, если не увидел, как из под трупов выполз ребенок с кусочком хлеба. Это зрелище произвело на меня сильное впечатление. Я тогда решил, что несмотря ни на что выживу и припустился за мамой.» Более 30 лет Григорий Максимович живет в Чите. Он до сих пор вздрагивает по ночам. Воспоминания не отпускают. Пересматривает фотографии – в Петровичах до сих пор стоит их дом. Висят на стенах портреты родителей, молодых Екатерины и Григория. Цветут в саду вишня и слива. В родном селе он не был несколько лет.[4]

Её можно назвать узницей войны и мира, ведь пройдя все пытки концлагерей, она так и не поняла, где враг, а где свои…

«Подкупница немецкая,  подстилка немецкая» - именно эти слова слышит Таисия Никитична Сараева, и только за то, что она с 1944 года до самого Дня Победы провела в фашистских концлагерях. А было ей всего 14.. Война началась внезапно, и немецкие чёрные щупальца с неизмеримой скоростью стали захватывать один за другим наши города, села, районы. Так и деревня Демиденко Себежского района, Псковской области, где жила вместе с сестрой и матерью Тося, в считанные минуты оказалась оккупированной немецкими солдатами. Хотели всем колхозом бежать за линию фронта, но эта попытка оказалась неудачной. В наказание фашисты сожгли почти всю деревню, многих повесили, расстреляли. А оставшимся в живых,  пришлось влачить свое жалкое существование под  немецким игом.  Вскоре такая жизнь, полная убийств и издевательств со стороны гитлеровцев, вынудила уйти сельских жителей в леса, в глушь и размеры которых славились на всю страну. Глубокой осенью 1942 году Тося и ее односельчане присоединились к партизанским отрядам, взявшись на себя защиту гражданских лагерей и заботу об их жителях, которые к тому времени вокруг партизан скопилось не мало. Без работы в лесу никто не оставался. Мужчины воевали, женщины стирали, готовили, ребятишки им помогали. Иногда на разведку с партизанами ходили женщины, а случалось, что брали детей. Каждый хотел внести свой, пусть небольшой, вклад в борьбу против ненавистной Германии. В 1944 году немцы начали свое отступление. Через леса, где скрывалась Тоня, прошла огромная фашистская экспедиция.

«Много людей погибло тогда, ужасно много, - вспоминает Таисия Никитична, - но и в плен захватили не мало. Сестру и маму в той суматохе, неразберихе, когда кругом взрывы, трупы, я потерялась. И когда взяли меня в плен, об их судьбе я так и не узнала.» Перевозили юную партизанку в последующие два месяца из тюрьмы в тюрьму, из лагеря в лагерь, пока не попала она в город Гамбург, в лагерь смерти, где в живых по истечению года пребывания там практически никто не оставался. Дети, мужчины,  дети и старики – все были собраны в одном бараке, все одинаково выбриты, хотя было нечего: все волосы были либо выдраны, либо сожжены.Каждый день в лагерь прибывали сотни других пленных, но и умирало, но и умирало каждый день столько же, если не больше.

« Трупы штабелями лежали, - вспоминает бывшая узница, - как дрова, их сжигали в огромной печи, даже в бараках постоянно ощущался запах горелого мяса. Но мы на это не обращали уже никакого внимания, мы были как роботы, с полностью подавленной волей. Уже давно никого из нас не смущал тот факт, что в туалет, точнее на парашу, приходилось ходить при общем обозрении, женщина ты или мужчина – это не имело значения. Да они и не отличались внешне друг от друга: тощие, плоские, грязные, в лохмотьях, а то и вообще раздетые. Помню, в голове у меня постоянно стояла одна мысль: «Есть». Кормили нас ужасно, можно сказать, что совсем не кормили. Одна пайка на сутки состояла из маленького, с палец, кусочка хлеба, даже не хлеба, а смеси из невысеянной овсяной муки или ячменной муки с опилками и песком, и ковшичка «супа» из гнилой картошки, или не очищенной свеклы с лебедой. А главное, такую порцию давали ребенку, такую и взрослому. Чистую воду мы вообще никогда не видели. Не то, чтобы помыться, даже горло смочить было нечем. Вымирали люди в основном от голода, холода, побоев. Как ложишься вечером спать, уже знаешь, что когда проснешься, кругом будет много трупов. Умирали, молча, иногда даже не просыпаясь. Били нас в лагере сильно, пинали, душили. Нас ведь охраняли в основном полицаи, а это самый жестокий народ среди фашистов. Я даже не могу показать, что они со мной сделали.»

Фронт подходил ближе к Берлину. Военнопленных перевозили в лагеря, находящихся либо в других странах, либо далеко за Берлином. Тося попала в город Вупперталь, недалеко от которого открыли фронт американцы. Они-то и освободили  в мае 1945 года полуживых узников. После лечения Тося переехала в родную деревню, узнала, что живы ее родные, которые уже давно её похоронили. Дальше жизнь   девушки развивалась, как у всех молодых людей: учеба, замужество, семья, работа. Но кое – что все же омрачает её, казалось бы, теперь счастливую жизнь. И это не только кошмары, мучащие её каждую ночь, не только больное тело, исковерканная душа. Больше всего Таисия, боится.. людей. Да, тех самых соотечественников, которые не хотели сначала брать её на учебу, потом принимать на работу. Которые оскорбляют, и унижают её по сей день, вспоминая как изменника Родины. Кто-то засомневался в правдивости этих слов. Долго времена не те, чтобы обижать таких людей, а в стране для них только почет. Но как бы не так.[5]

Людмила Филипповна Лисенкова из тех, кого называют детьми войны.
« Начала войны я, конечно, не помню, — рассказывает Людмила Филипповна. — А когда немцы осенью 1942 года подступили к Сталинграду, мне пошел четвертый год — я родилась 3 октября 1938 года. Папа не верил, что я многое помню, говорил, что я была слишком маленькая, но, видимо, детская память устроена особым образом. Страшную переправу через Волгу запомнили все. Помню — ад кромешный. Темно. Прожекторы рвут небо. Толпа. Много, очень много людей. Топот бегущей толпы. Молча бегут. Все тащат детей, на руках, за руку. Меня и двоюродную сестру Лилю матери тянут за руку, в другой руке у них по большому узлу, у всех почему-то узлы, не чемоданы. Бабушка бежит впереди нас и все оглядывается, чтобы не отстали.

Я сейчас понимаю, что бабушка была тогда молодая, ей было 52 года. Немецкие танки подошли к Тракторному. Это уже рядом, несколько сот метров. Все бегут к Волге, за ней — спасение. Но Волга горит. Черная вода, и на ней острова огня — выше по течению немцы обстреляли баки с нефтью. Как мы перебрались за Волгу, не помню. Знаю только, что многотысячная толпа приюта на том берегу не находила. Даже очень гостеприимные, сердечные люди не могли разместить такую ораву. И мы скитались от дома к дому, от села к селу, от деревни к деревне. Три женщины и две девочки. Наши отцы были на фронте. Матери брались за любую работу, даже очень грязную, очень тяжелую. Узлы таяли, какие-то вещи выменивались на продукты. Но когда уже совсем становилось невмоготу, бабушка брала нас, детей, за руки, и мы побирались. Просто заходили во двор и молча стояли, пока что-нибудь не подадут добрые люди.
Бабушка моя, Ксения Ивановна Кузьмина, всегда была для меня примером душевности и бескорыстия. Она нас учила: «Нищим подавайте, подать всегда легче, чем просить». В свой район мы вернулись на руины, все было снесено. Но город-то длинный, он протянулся вдоль Волги на 72 километра. Поэтому, хотя некоторые считают себя сталинградцами, они жили там и не видели войны. Немцы не дошли до этих районов. Паулюс был пленен в самом центре Сталинграда. Одни оказались в страшном пекле, а другие пережили войну в своих домах. А мы были беженцы. Наши мамы с бабушкой вырыли землянку. Нищета была страшная, ни одеял, ни подушек. Раздобыли шинель, на ней спали. Но жить в Сталинграде было невозможно, каждый день выносили гробы, голод был ужасный, есть абсолютно было нечего.

Гонимые голодом, мы уехали в Керчь, а потом завербовались на Каспий, где добывали сельдь, солили её и укладывали в бочки. Папа застал нас там и привез назад в Сталинград. Сначала мы снимали комнату в уцелевшем частном доме, потом папе дали хорошую комнату с двумя окнами. Мы жили на первом этаже двухэтажного дома. Папа — деловой, практичный человек — вырыл погреб, обложил его кирпичом. У нас там хранились все запасы. Папа вернулся на свой завод и до пенсии там работал. Сильный голод был и после войны до 1948 года. За хлебом стояли многочасовые очереди. Помню, как мы с сестрой нашли в мусорном баке завернутые в газету головы и внутренности кильки. Мы принесли сверток домой и радовались, что можно это сварить и съесть. В 1948 году стало полегче. Когда мы короткое время жили в Керчи, нам дали комнату при пожарной части. На полу была набросана солома, так и спали.И вот откроешь дверь, а за ней кастрюля. У людей оставались прокисшие пузырившиеся щи, и они нам подкладывали: «Ну, эти-то съедят». А я думала: почему бы им не отдать нам хорошие щи? Ходили мы с Лилей, которая потом стала драматической актрисой, на улицу, а там одна девочка, которая казалась мне ангелом, говорила: «А вот эти траву едят». А другая говорила: «А я даже манную кашу не могу есть». Нам было года по четыре, и мы не знали, какая бывает эта манная каша. Не дай Бог нашим детям это пережить. Я настолько травмирована этим состоянием голода, что не могу выбрасывать продукты. Одно дело — отдать собаке или кошке, а другое дело — просто выбросить в мусорное ведро. Не могу, рука не поднимается.»[6]

Партизанская война шла на всей территории, оккупированной врагом. Разве могли предполагать фашисты, что бороться с ними не на жизнь, а на смерть будут совсем юные мальчики и девочки, ваши ровесники. Они не играли в войну, они жили по её суровым законам: распространяли листовки, ходили в разведку, подрывали воинские эшелоны врага. Даже самые юные подпольщики предпочитали смерть предательству.  В Ляховском районе Донецкой области в феврале 1943 года была уничтожена почти вся подпольная организация. Схваченных подпольщиков жестоко пытали. Вот рассказ матери 15-летнего Юры Старостина: «Труп Юры едва можно было узнать. Всё тело было иссечено, видимо, шомполами. Ногти на ногах сорваны, кисти рук раздроблены. Руки выкручены из плечевых суставов. Я не могу забыть его слова: «Я выдержу!» он выдержал.  Выдержала девочка с косичками Зина Портнова, которой после длительных мучений на последнем допросе гестаповцы выкололи глаза.

    Война — жесточе нету слова. 
    Война — печальней нету слова 
    Война — святее нету слова 
    В тоске и славе этих лет. 
    И на устах у нас иного 
    Еще не может быть и нет. 
    А. Т. Твардовский

Звали его Петя. Петр Филоненко. Пацаненок сбегает из дома на фронт. Прошел всю Войну! Но почему сбежал? А он сам может ответить:
« Я явно шел на смерть. И знал, за что я шел. Моей 18-летней сестре немцы звезду вырезали на лбу, шомполами грудь прокалывали, она кричала – ей скулы выбили. Мать кинулась ее защищать, а те и мать прикладом по голове, она упала. У нее на руках тогда младшая сестра моя была. Есть за что ненавидеть фашистов и бандеровцев.»
16 июля 1943 года, когда Петр Филоненко воевал в составе танковой бригады. Под бомбежку попали страшную! Спасая командира от бомбы, Петр толкнул его в окоп и принял на себя град осколков. « Это потом я узнал, что их семь в меня вошло, — вспоминает Петр Алексеевич. — А тогда, помню, командир крикнул: «Беги к фельдшеру!» А фельдшер мертвый… Тут и я сознание потерял. Друзья рассказывали, что тогда 14 человек в братскую могилу положили. И уже землей стали засыпать, как вдруг кто-то увидел, что у Петра под носом кровавый пузырь надувается. «Откапывайте! Он же живой!». В санчасти медсестричка Валя сдала для мальчишки свою кровь. И он снова выжил! « Был бой за трассу Гомель--Бобруйск. Пехотинцам не удавалось пройти сквозь стену огня, которым нас поливали из вражеского дота. Я соскочил с бронетранспортера, пробрался через кустарники и изо всех сил ударил плечом в раскаленное дуло пулемета. 12 пуль навылет…» Петру тогда было всего 14 лет. Маленького героя, повторившего подвиг Александра Матросова, решили хоронить, как офицера, в гробу. Уже и яму выкопали, и гвозди в крышку стали забивать, когда из домовины послышались слабые хрипы. Затем было 12 операций и полгода реабилитации в госпитале в Цхалтубо.

« Из-за этих ранений мне товарищи дали кличку Штопаный, — вспоминает Петр Филоненко. — Сейчас из нашей танковой бригады я один живой остался — последний солдат.» Петр Филоненко дошел до Рейхстага. Оставив на нем свой автограф, как и многие другие бойцы славной Красной Армии. За то, что Ветеран дал интервью российским журналистам, на него устроили охоту боевики-националисты: по телефону сыпятся угрозы, на дверь наклеили метку правого сектора. Затем подкараулили на улице, впятером, повалили и стали избивать. Били по рукам и ногам, голову Петр Алексеевич успел прикрыть. Результатом его "беседы" с благодарными украинскими потомками стали многочисленные ушибы и два сломанных ребра... Киевские врачи отказались делать старику операцию, Ветеран выехал в Россию, где врачи согласились провести сложнейшую операцию на сердце, а доброжелатели предложили ему свои квартиры для проживания[7]

Заключение

 Великая Отечественная война не обошла стороной никого, в том числе и детей. Дети войны – дети, у которых не было детства. Их сердца рано повзрослели и ощутили всю грубость, мерзость вражеского мира. Глаза увидели ужасающую голую правду сложной жизни. Из маленьких ребятишек они превратились во взрослых людей, обязанных самостоятельно решать проблемы жизни.   Они не видели всех радостей, которые привык видеть каждый ребёнок. Напуганные войной, смертью близких, они оказались оторваны от мира. Каждый из детей в то время совершил свой подвиг: кто-то работал на заводе,  кто-то вступил в ряды Красной армии, а кто-то записался в партизанские отряды. А сколько их таких – детей, с которыми война распорядилась жестоко? За что эти добрые, пылающие сердца остановились на поле боя?    Пионерские противопожарные посты и дружины обезвредили немало зажигательных бомб.    Война с фашистской Германией, когда на защиту Родины встали и стар и млад, показала всему миру невиданную стойкость и мужество нашего воина. Патриотизм, дружба народов великой страны – это главное  в достижении победы над фашизмом.   Люди верили, что враг будет разбит и окончательно уничтожен. За слёзы и страдания матерей, потерявших своих детей, за слёзы сирот, матери которых погибли в холодной войне, врагу было воздано сполна. Они были уверены, что близок час расплаты за издевательства и насилие над мирным населением. Своими недолгими жизнями, они дали возможность нам – детям двадцать первого века жить. Жить в спокойное, мирное время. Мы обязаны сохранить эти подвиги юных героев в своих сердцах.

Времён связующая нить показывает, судьба каждой семьи, а значит и всего народа нашей страны, связана с Великой Отечественной войной. На долю каждого выпало труднейшее испытание жизни, которое он прошёл. Нужно ровняться на наших сверстников войны. Ведь они выстояли, перенесли такое, не сломались, и при всём пытались сохранить доброту, любовь, веру и надежду в Победу. К сожалению, только в трудные моменты жизни проявляется человек, так вот Великая Отечественная война показала, что весь народ, борющийся с фашизмом, проявил бесстрашие, непоколебимость, огромную волю к Великой Победе, которая настала. Ведь если искренне верить во что-то, то оно обязательно сбудется.  Спасибо всем, кто подарил нам счастливую жизнь! Мы должны помнить тех, кто совершил этот подвиг во имя нашей Родины!

Список литературы:

1. Бурчик С. В. Подвиг переживёт века /  Издательство  –  полиграфическое предприятие “Советская Сибирь” 1955

2. Виноградов И. В. Герои и судьбы / Лениздат 1988

3. Даурская Новь.-1995.-4 мая.-с.3

4.  АИФ. Забайкалье.-2010.-27 февраля-2 марта (№8).-с.3

5. Максимова Э. дети военной  поры  /  Москва  Издательство  политической литературы 1988

6. АИФ. Забайкалье.-2010.-№4.-с.12.

7. Караев Владимир. /В бою и  труде.  Подростки  в  Великой  Отечественной войне / Москва “Молодая гвардия” 1982

8. Алещенко Н. М. Во имя победы / Москва “Просвещение” 1985

9.  http://ru.wikipedia.org/wiki/ свободная энциклопедия.

10. Гришин В. Г. /Великая Отечественная в  письмах  /  Москва  Издательство политической литературы 1983

---