Исландские королевские саги

Оглавление

1.    Введение…………………………………………………………….2 стр.

2.    Исландские королевские саги………………………………….....4 стр.

3.    Королевские саги как исторический источник………………….8 стр.

4.    Сага об Олаве Трюггвасоне………………………………………10 стр.

5.    Заключение ………………………………………………………..15 стр.

6.    Список использованной литературы…………………………….16 стр.

Введение

Древнеисландское слово saga  (от глагола segja «говорить») означает прозаический рассказ о каком-то событии (письменный или устный). В научной литературе термин «сага» служит для обозначения особого жанра средневековой словесности, возникшего в пределах Скандинавии, и в первую очередь в Исландии, получившего там широкое развитие и завершившего на рубеже XIII-XIV вв. свое существование. Началом записи саг считается середина XII в. Саги создавались и записывались преимущественно во второй половине XII-XIII в.,  но сохранились в значительно более поздних рукописях.

Современные исследователи, основываясь на тематико-хронологическом принципе, выделяют konungasögur — «королевские саги», или «саги о норвежских конунгах», посвященные истории Норвегии с древнейших времен до конца XIII в.; Íslendingasögur — «родовые саги», или «саги об исландцах», описывающие историю исландских родов с момента заселения Исландии в конце IX в.; fornaldarsögur — «саги о древних временах» (подразделяемые на «героические», «приключенческие» и «викингские») — повествования о событиях в Скандинавии до конца IX в.; biskupasögur — «саги о епископах» — жизнеописания исландских епископов; комплекс саг о событиях в Исландии в XII–XIII вв., известный под названием «Sturlunga saga» («Сага о Стурлунгах»), и проч.

Недостаток этого традиционного деления заключается в том, что далеко не всегда между названными видами саг можно провести четкую грань, но учет видового деления саг в историческом исследовании необходим, ибо характер содержащихся в них сведений связан с типом источника.

При написании этого реферата меня прежде всего интересовали исландские  королевские саги.

Исландские королевские саги

Королевские саги (Konungasögur) — это термин, обозначающий разновидность саг, содержанием которых является история Норвегии, а точнее — история норвежских правителей (конунгов), причем каждая отдельная сага посвящена правлению одного конунга. Хронологически эти саги охватывают отрезок времени с IX по XIII в., но включают также легендарную предысторию норвежской правящей династии. Кроме того, к разряду королевских исследователи относят несколько саг из истории других североевропейских территорий. Например, «Сага об оркнейцах» (компиляция, основанная на более ранней саге конца XII в.) и «Сага о фарерцах» (во многих отношениях приближающаяся к сагам об исландцах) примыкают к королевским сагам, поскольку речь в них идет об отношениях обитателей этих островов с норвежскими конунгами. Сохранилось также несколько саг из датской истории. «Сага о Йомсвикингах», близкая к сагам о древних временах, посвящена истории Дании X в. Еще более сходная по содержанию с этими последними, «Сага о Скьёльдунгах», известная преимущественно из латиноязычного переложения XVII в., представляла собой историю примерно двадцати поколений датских конунгов, от Скьёльда, их мифического предка, до Горма Старого (до X в.). «Сага о Кнютлингах», основанная, вероятно, на несохранившейся саге о Кнуте Святом, рисует историю датских конунгов с X до начала XIII в. Саг о шведских правителях не существует, если не причислять к таковым «Сагу об Инглингах», в которой излагается история легендарных шведских конунгов — предков конунгов норвежских.[1]

Понимая королевские саги расширительно, исследователи относят к ним не только саги, но и сочинения, выполненные в средневековой латинской исторической традиции. Для обозначения всей совокупности текстов, среди которых центральное место занимают саги о норвежских конунгах, используется термин «исландско-норвежская (или западноскандинавская)  историография XII–XIII вв.».[2]

На протяжении всего существования исландские саги не были статичны, традиции их написания год от года подвергались существенным изменениям. Наиболее законченную и логичную  схему развития предложил Т. М. Андерссон.[3] Исследователь выделяет шесть основных стадий развития королевской саги:

1) ранние несохранившиеся королевские перечни Сэмунда и Ари (начало XII в.);

2) так называемые «норвежские синоптики (краткие обзоры)» (ок. 1170–1190? гг.);

3) формирование собственно исландской королевской саги (ок. 1150–1200 гг.);

4) большие компендиумы о норвежских конунгах («Гнилая кожа», «Красивая кожа», «Круг земной») (1220–1230 гг.);

5) королевские саги второй половины XIII в.;

6) поздние компиляции.

Зарождение королевских саг легко датируется, ибо два сочинения (латиноязычное Сэмунда и на древнеисландском языке — Ари) должны были возникнуть до самого раннего дошедшего до нас сочинения — «Книги об исландцах» Ари Торгильссона, — написанной в 1122–1132 гг. (что следует из предисловия к этой последней). Итак, начало королевской саги — ок. 1120 г.[4]

Самой ранней королевской сагой нередко называют «Хрюггьярстюкки» Эйрика Оддссона — некий утерянный текст, записанный в середине XII в., упоминаемый и пересказываемый в «Гнилой коже» и «Круге земном». Текст этот трудно полностью реконструировать, но исследователи сходятся на том, что он был посвящен Сигурду Слембиру, сыну Магнуса Голоногого, и вряд ли представлял собой полноценную (так сказать, полноформатную) сагу. Претендентом на роль «первой саги» нередко выступает и «Сага о Сверрире», но, начатая Карлом Йонссоном в конце 1180-х гг., она была окончена значительно позднее. Таким образом, реальный выбор самой ранней королевской саги (из известных нам), по сути, может вестись между «Сагой об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда и «Древнейшей сагой об Олаве Святом». Уже упоминавшийся Т.М.Андерссон считает, что первый кирпичик в основание жанра королевских саг положил монах Тингейрарского монастыря Одд Сноррасон, автор «Саги об Олаве Трюггвасоне».[5]

На вопросе о роли устной традиции в формировании королевских саг следует остановиться особо. До недавнего времени в историографии молчаливо признавалось, что развитие жанра королевской саги от кратких перечней и обзоров XII в. до эпических полотен XIII в. представляло собой чисто литературный процесс совершенствования навыков сагописания. Однако, по мере обнаружения свидетельств того, что в XII в. существовали полноценные пространные устные саги, исследователи пришли к мысли о том, что появление саг письменных не было простой фиксацией саг устных. Вестейнн Оласон определил данный процесс как «имитацию»: «Нарративный стиль и техника саг демонстрируют все признаки того, что это была имитация, сознательная или бессознательная, устного рассказа». И хотя Вестейнн использует этот термин применительно к родовым сагам, Т. М. Андерссон готов отнести его и к сагам королевским. Он даже подчеркивает, что материал королевских саг с большей наглядностью демонстрирует поступательность в развитии жанра: от суммированного изложения — через добавление деталей с целью достичь повествования, хотя бы по протяженности равного устным сагам, — до имитации повествовательного стиля устных рассказов.[6]

Итак, королевские саги в узком понимании этого термина представлены отдельными сагами — жизнеописаниями того или иного конунга; сводами саг, рисующими историю Норвегии на большом отрезке времени, и рукописями XIV–XV вв. — компиляциями, сохранившими более ранние саги.[7]

Сводов саг известно всего четыре. Это «Обзор саг о норвежских конунгах», «Гнилая кожа», «Красивая кожа» и «Круг земной». Они посвящены истории Норвегии с древнейших времен до 1177 г. (того года, с которого начинается изложение в написанной раньше сводов «Саге о Сверрире»), и в них четко выделяется (особенно в «Круге земном») 16 саг, точнее — 16 сюжетов, так как в указанных сводах эти сюжеты разрабатываются по-разному.[8] Повтор и различная обработка сюжетов являются отличительной чертой королевских саг, поскольку интересы церкви и государственной власти требовали зачастую подачи уже известного материала в новом освещении. Вероятно, объяснение другого отличительного признака королевских саг — а именно того, что известен ряд их авторов, — тоже следует искать в особых функциях королевских саг по сравнению с сагами родовыми или о древних временах: королевские саги не были просто рассказом о прошлом, решенным в значительной мере художественными средствами, — они писались во многих случаях по заказу и использовались в политической борьбе своего времени.[9]

Таким образом, изложение истории Норвегии с древнейших времен по 1280 г. распадается в королевских сагах на 20 сюжетов, разработанных с разной степенью полноты.[10]

Королевские саги как исторический источник

Исландские королевские саги, рисующие, как видно из предшествующего раздела, историю Норвегии на огромном отрезке времени, с древнейших времен до 1280 г., естественно, не могли не привлечь внимания историков Норвегии. Пока усилия ученых были направлены на изложение хода политических событий, пока рассматривался процесс объединения Норвегии и укрепления в ней политической власти, их труды опирались преимущественно на анализ повествовательных памятников, и в частности королевских саг. Такие крупные норвежские исследователи, как П. А. Мунк, Р. Кейсер, Э. Саре, при создании многотомных обобщающих трудов по норвежской истории верили сообщениям саг безоговорочно.[11]

Однако на рубеже XIX–XX вв., по мере возрастания интереса к истории, в поле зрения историков попали другие источники: в центре внимания оказались актовый материал, данные археологии, нумизматики и топонимики, рунические надписи. Коренным образом изменился и взгляд на саги как исторические источники: в них стали видеть произведения литературы, в которых достоверную историческую основу, трансформированную как в многократной устной передаче, так и при письменной фиксации, вычленить в чистом виде практически не представлялось возможным. Доверие к сагам было подорвано трудами Г. Сторма и других норвежских исследователей, а в особенности работами шведского историка Л. Вейбулля.[12]

Рассмотрение королевских саг как источников по норвежской истории имело ряд особенностей. Во-первых, оно было явлением неизбежным, ибо саги содержат колоссальный объем материала, «позволяют придать динамизм довольно статичной картине, рисуемой судебниками», содержат дополнительные по сравнению с юридическими памятниками материалы. Во-вторых, оно теснейшим образом переплеталось с начавшимся значительно раньше исторического филологическим изучением саг, решавшим и для историков ряд насущных вопросов. В-третьих, в силу того что изучение этого источника было последовательным и постоянным (практически никто на протяжении двух с половиной веков не пытался воссоздавать норвежскую историю без их привлечения), то все те этапы, которые прошло источниковедческое саговедение, можно соотнести с общеевропейским развитием исторической науки в XIX–XXI вв.[13]

Сага об Олаве Трюгвассоне

Сага об Олаве Трюггвасоне — это жизнеописание норвежского конунга Олава Трюггвасона, правнука Харальда Прекрасноволосого. Сага сохранилась в нескольких независимых редакциях.[14]

Отдельные главы об Олаве Трюггвасоне есть в Обзоре саг о норвежских конунгах, ок. 1190 г. Самая старшая из саг о нем — латиноязычная Сага об Олаве Трюггвасоне  монаха бенедиктинского Тингейрарского монастыря Одда Снорасона (ок. 1190), сохранившаяся в трех списках (A, S, U) перевода на древнеисландский язык. Несколько позднее, чем сага Одда, но до 1200 г., было написано еще одно латиноязычное жизнеописание Олава Трюгвассона — тоже монахом Тингейрарского монастыря, Гуннлаугом Лейвссоном. От этого текста не осталось ни оригинала,  ни исландского перевода,  однако его  удалось реконструировать по фрагментам в другой саге. Олаву Трюггвасону посвящено большое число глав свода королевских саг Красивая кожа, ок.1220 г. На рубеже XIII-XIV вв., вероятно, аббатом монастыря в Мункатвера Бергом Соккасоном была написана так называемая Большая  сага об Олаве Трюггвасоне. [15]

Согласно этим сагам, в Гардарики (на Руси), а еще точнее в Хольмгарде (Новгороде), провел несколько лет при дворе конунга Вальдамара (князя Владимира Святославича) будущий норвежский конунг Олав Трюггвасон, правнук основателя династии норвежских конунгов Харальда Прекрасноволосого.

В своем реферате я предоставляя только те сведения из источника, которые касаются истории и культуры Руси.

В этих источниках  говорится о том, что во времена Олава в Гардарики правил князь Владимир(980-1015гг.). упоминается так же его мать-пророчица. Подробно описывается как каждый вечер йоля (в будущем Рождество) её приносили в кресло к князю. Он спрашивал её об угрозах, нависших над его владениями. Однажды она ответила, что не видит никаких несчастий, а видит великое и прекрасное. Пророчица сообщила, что родился в Норвегии сын конунга и будет он воспитываться в стране Владимира, и что не причинит он никакого вреда его государству, а напротив много отдаст ему.  После чего попросила её унести. Многие учёные полагают, что безымянная мать-пророчица Владимира — это умершая в 869 году княгиня Ольга. [16]

Сообщается также о жене Владимира Аллогии как об умнейшей женщине своего времени. Насчет этой личности мнения исследователей разделились: одни отождествляют её с Ольгой т.к. именно она слыла самой мудрой княгиней, другие — с Рогнедой Полоцкой, полагая что просто имя Рогнеды было вытеснено именем более известной русской княгини Ольги, в исландском переложении Аллогия. [17]

Имеются сообщения о законе в Гардарики: ни один представитель королевского рода другого государства не мог находиться на территории  страны без ведома князя.[18]

Один из сюжетов «Саги об Олаве Трюггвасоне» — об убийстве юным Олавом в Хольмгарде некоего человека по имени Клеркон — неоднократно привлекался русскими историками к изучению развития права в Древней Руси.[19]

В. О. Ключевский полагал, что при Владимире Святославиче действовало другое уголовное право, нежели при Ярославе Мудром, не похожее на Русскую Правду. «Если Владимир заменил виру за разбой казнью (т. е. денежным штрафом в пользу князя. — Т. Д.), то надобно заключить отсюда, что при нем вира не была штрафом в пользу князя». До отмены права мести вирой «наказывалось убийство человека, за которого некому было мстить». Но этим сам собою, по мнению Ключевского, предполагался случай, о котором не говорит Русская Правда, но который «рассказан в скандинавской саге об Олафе, в которой несомненно уцелели иногда в искаженном виде действительные черты Владимирова времени», а именно — «за убийство человека, у которого не было кровных мстителей, требовало вознаграждения общество, к которому он принадлежал или в котором совершилось убийство, если убийца был известен».[20]

А. А. Зимин заключил, что в саге «довольно точно передана» «картина древнерусских порядков». «Наряду с обычаями уже существуют законы. По законам за кровь полагалась кровь, причем без всякого суда, т. е. в порядке внесудебной мести. Князья уже борются с институтом кровной мести. Так, Владимир отказался выдать Олафа и „присудил денежную пеню за убийство“». Из этого делается вывод о том, что «в годы правления князя Владимира сделано было несколько попыток реформ русского права». Не соглашаясь с заключением Ключевского, что «первоначально „вира“ платилась в пользу частных лиц и только Владимир стал взыскивать ее в пользу князя», Зимин свои возражения строит, среди прочего, и на «Саге об Олаве»: «по Саге об Олафе штраф за убийство действительно платился не князю, а общине. Однако в данном случае платилась „головщина“, а не „вира“».[21]

М. Б. Свердлов упрекает А. А. Зимина в том, что последний «не учел недоброкачественности использованного перевода, вымышленности использованного эпизода в более позднем варианте саги в „Хеймскрингле“ Снорри Стурлусона (1220–1230 гг.), тогда как в более древней саге об Олаве Трюггвасоне монаха Одда (1190 г.) его нет, и наконец, особенностей саг как художественных произведений, в значительной мере искажавших фактическую основу, дополнявших ее вымышленными эпизодами и скандинавскими реалиями…» [Свердлов 1988. С. 78–79, примеч. 3]. При том, что здесь имеется ряд неточностей (у Зимина текст не из «Круга земного», а из «Большой саги об Олаве»; перевод Стефана Сабинина вполне соответствует оригиналу; «Круг земной» датируется не 1220–1230, а 1230 г.; наконец, в саге монаха Одда есть аналогичный сюжет), основная мысль Свердлова абсолютно справедлива. Действительно, нельзя строить выводы такого рода без учета жанровой специфики саг и детального источниковедческого анализа каждого отдельно взятого их сообщения.[22]

Мотив тинга (общенародного собрания) княгини Аллогии представлен только в саге монаха Одда.[23] Здесь он весьма уместен как стилистически, так и сюжетно.Рассказ об убийстве Олавом своего обидчика обрывается на моменте убийства. Дальнейшее развитие получает тема язычников-прорицателей в Гардарики. Лишний раз подчеркивается мудрость княгини Аллогии. Согласно саге, княгиня почувствовала некий «светлый дух» одного человека, но конкретно определить личность не могла. Она попросила созвать тинг, который длился два дня, в течение которых княгиня ходила меж людей, пытаясь узнать этого человека. Удалось это сделать лишь на третий день, этим человеком и был Олав. Аллогия подвела его к князю, после чего Владимир взял этого мальчика под свою власть.[24] По мнению        А. Бугге, рассказ о тинге — не более чем сказка.

Тем не менее, саги сообщают о том, что когда Олав вырос он, возглавив отряд воинов, подчинил многие земли власти Владимира. Как правило, он совершал свои походы летом, а зимой жил при дворе русского князя.[25]

Создание мотива крещения Руси принадлежит монаху Одду. Рассказывается, что Олав часто сопровождал князя в храм, но никогда не входил внутрь. На все попытки Владимира уговорить его зайти, мужчина отвечал отказом, аргументируя это тем, что бесплотные боги приносят лишь печаль и правят мраком. Рассказ Одда продолжается следующим образом. Люди стали завидовать Олаву, а потому он покинул Русь и стал пиратствовать на Балтике. Однажды он решил вернуться к конунгу Вальдамару, но был встречный ветер, и его корабли были отнесены в земли вендов, где он женился на принцессе Гейре. Три года спустя Гейра умерла, Олав некоторое время воевал в Дании, а затем, согласно Одду, вернулся на Русь.[26]

Мотив вторичного пребывания Олава на Руси, как принято считать, «лишен всякого исторического основания, стоит вне всякой определенной хронологии, заключает в себе ряд противоречий и совершенно не увязывается с общим ходом изложения ни у самого Одда, ни в распространенной редакции».  Как рассказывается в саге Одда и в «Большой саге», у Олава во время его вторичного пребывания на Руси были видения ада и рая, и голос возвестил ему, что имя Господа станет ему известно, если он отправится в Грецию. Сага Одда говорит о том, что в Византии Олав принимает неполное крещение, затем возвращается на Русь и обращает князя и княгиню в новую веру. Отношение к этому известию саги Одда в историографии было самым различным. Так, скажем, Н. Баумгартен принимает, с оговорками, версию саги. Он не отрицает участия Олава в крещении Владимира, но и не находит данных для определения степени этого участия. Его точку зрения разделяет М. Таубе. А. Бугге полагает, что Олав не мог привезти из Греции епископа Павла и участвовать в крещении Руси, поскольку Владимир крестился в 988 г., когда Олав уже покинул Русь.[27]

Сновидение Олава Бугге считает легендой. Е. А. Рыдзевская рассматривает вторую поездку Олава на Русь и его участие в крещении Руси как нечто совершенно апокрифическое. И. П. Шаскольский считает, что версия саги, принятая некоторыми историками, «не выдерживает серьезной критики». Ее отвергают также А. Стендер-Петерсен, Х. Пашкевич, Ф. Дворник, Б. Я. Рамм.[28]

Совершенно справедливо Е. А. Рыдзевская считает возможным согласиться с выводом А. И. Лященко, что с точки зрения крещения Руси этот мотив значения не имеет. Одд сделал Олава участником обращения Руси и посредником между Русью и Грецией в целях возвеличения своего героя.[29]

На этом сведения саги, связанные с Русью, заканчиваются.

Заключение

Герои королевских саг — преимущественно конунги и ярлы. Их изображение стереотипно, сглажено традициями, а изложение исторического процесса достаточно наполнено художественным вымыслом, но тем не менее, при разумной критике источника, они представляют серьезный научный интерес для исследователей не только истории Норвегиии и  Исландии, но и стран Восточной Европы, в том числе  и Древнерусского государства. Информация, которую можно извлечь из саг, наряду с византийскими, арабскими и западноевропейскими источниками является важной ступенью в формировании цельной картины понимания жизни, культуры и политики Руси в те далекие времена.

Список использованной литературы

1.     Джаксон Т. Н. Четыре норвежских конунга на Руси: из истории русско-норвежских политических отношений последней трети     X — первой половины XI в. — М.: Языки русской культуры,   2002. — 192с.

2.     Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе: Тексты, перевод, комментарий. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2012. — 779 с.

3.     Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе: С древнейших времен до 1000г. — М.: Наука, 1993г. — 302с.

---